Из показаний Александры Приходько и ее матери Олимпиады Нежинской, а также Василия Симака выяснилось, что Андрей Ющинский был сыном Феодосия Чиркова, состоявшего в течение около двух лет в сожительстве с Александрой Приходько, носившей тогда фамилию Ющинской. Уезжая из Киева для отбытия воинской повинности, Чирков оставил Александру и более к ней не возвращался. Перед отправлением на военную службу Чирков располагал деньгами свыше 2000 рублей, вырученными от продажи в 1897 году принадлежавшего ему дома Симаку, и дал из них последнему под вексель 300 рублей. Вскоре Чирков стал покучивать и месяцев через шесть после продажи говорил Симаку, что денег у него уже не осталось. Отправляясь затем для отбытия воинской повинности и расставаясь с Александрой Ющинской, Чирков не обеспечил ни ее, ни сына Андрея, которому никаких средств не оставил. В счет уплаты по векселю в 300 рублей Симак дал 75 рублей Александре Приходько, а остальные деньги выслал разновременно Чиркову. (Л. д. 237, 248, 310, 313 - т. I.)
     Кроме версии об убийстве Ющинского матерью и родственниками во время хода следствия возникла и стала распространяться другая версия о том же преступлении.
     Убийство Ющинского приписывалось лицам из преступного мира и объяснялось стремлением нескольких определенных преступников избавиться от Ющинского, который якобы был осведомлен о преступной деятельности их и представлял для них опасность в смысле возможности разоблачения совершенных ими преступлений. В качестве участницы убийства называлась мать вышеупомянутого Жени Чеберякова, имевшая знакомства и постоянные общения с преступным миром. (Л. д. 54, 99об., 103, 105, 309, 328, 242об., 249 - т. II.)
     Однако никаких серьезных данных в подтверждение справедливости предположения о таком характере убийства Ющинского следствием добыто не было и выяснившиеся обстоятельства дела дали основание для вывода об участии в убийстве Ющинского еврея Менделя Бейлиса по мотивам религиозного свойства, вследствие чего Бейлис был привлечен к следствию в качестве обвиняемого. После этого появилось видоизменение приведенной выше версии. Убийство по-прежнему приписывалось лицам из преступной среды, но побудительная причина указывалась уже иная, именно желание путем убийства мальчика, которое можно было бы приписать евреям, вызвать еврейский погром, чтобы иметь возможность воспользоваться чужим имуществом. И при этой версии Чеберяковой отводилась роль участницы преступления. Допрос на следствии Бейлиса и заключение его под стражу состоялись 3 августа 1911 года, а 25-го того же августа судебному следователю были предоставлены вещественные доказательства, подтверждающие последнюю версию об убийстве Ющинского. В этот день начальник сыскного отделения Мищук, производивший вначале розыски по делу и затем отстраненный от исполнения этих обязанностей, сообщил судебным властям об обнаружении им в Юрковской горе на Лукьяновке зарытого в землю свертка с вещами, принадлежавшими, по-видимому, Ющинскому. Из одежды, бывшей на Ющинском 12 марта при отправлении его в училище, не были найдены брюки, пальто и ботинки, а также недоставало подтяжек, которые он в последнее время, впрочем, не носил, и книг, с которыми он вышел в последний раз из дому. В свертке, найденном Мищуком, в рогоже на подстилке из коленкорового мешка оказалась куча угля, в которой находились кусочки обгоревшей материи и бумаги, пуговица, крючок от брюк, подтяжки, а также два железных стержня с заостренными концами в виде шваек и внутри мешка - не поврежденные огнем клочки конверта и записок. В обрывках записок был обозначен адрес Романюка и упоминались фамилии Кучеренко, (Ц)Упенко, а также имена Миша и Вера.
     Хотя восстановить полностью текст записок нельзя было, но из содержания отдельных фраз следовало, что "Миша" и "(Ц)Упенко" приглашают Кучеренко прийти к "Вере" по очень важному делу. (Л. д. 156162, 205, 206, 207, 210, 212, 209, 209об. - т. II; 195 - т. V; 127, 172 т. I; 103 - т. III.)
     По объяснению Мищука, о нахождении в горе свертка с вещами ему сообщил некий Кушнир, который в средних числах того же августа заявил ему, что, по добытым сведениям, убийство Ющинского совершено ворами, которые, "симулируя его ритуальным", преследовали этим цель вызвать еврейский погром, и что в убийстве участвовали Кучеренко, Цюпенко, Романюк и Вера Чеберякова. Из представленного Мищуком письма Кушнира видно, что последний, называя в письме тех же лиц в качестве убийц, сообщает, что они решили убить перед еврейской пасхой какого-нибудь мальчика, что и исполнили в доме Романюка на Лукьяновке, причем по указанию Чеберяковой выбор их пал на Ющинского, вещи которого после убийства они зарыли в Юрковской горе. (Л. д. 207, 216 - т. II.)
     Сверток с вещами, видимо, в земле находился в течение очень непродолжительного времени, так как, хотя уголь и находившиеся среди него предметы, а также прилегающая часть мешка и были сильно влажны, как бы смочены водой, другие части мешка были суховаты и следов плесени на ткани нигде не было. Оказавшиеся в свертке железные стержни были предъявлены судебным следователем прозектору Туфанову, производившему вскрытие трупа Ющинского, а подтяжки - матери и тетке покойного - Александре Приходько и Наталии Ющинской. Туфанов объяснил, что обнаруженные стержни ни по размерам, ни по характеру заостренных концов не могли быть теми орудиями, которыми были причинены повреждения Ющинскому, а Приходько и Ющинская заявили, что найденные подтяжки не принадлежали Ющинскому. (Л. д. 206, 209, 290об., 231 - т. II; 195, 200 - т. V.)
     Предварительное следствие по делу Ющинского было закончено 5 января 1912 года и вместе с составленным 10 января обвинительным актом о Бейлисе получило дальнейшее движение, а 18-го того же января к прокурору Киевского окружного суда поступило заявление по этому делу от сотрудника газеты "Русское Слово" Бразуля-Брушковского, состоящего также сотрудником вышеупомянутой газеты "Киевская мысль". В этом заявлении Бразуль-Брушковский говорит, что, следя за делом Ющинского с момента его возникновения, он пришел к убеждению, что убийство Ющинского - "дело рук шайки преступников", о деятельности которых многое было известно Ющинскому, что и побудило их убить мальчика, являвшегося для них постоянной угрозой, причем "для сокрытия следов преступления и направления следственных властей в другую сторону" имелось в виду "инсценировать ритуальное убийство".
     Ссылаясь на Чеберякову и Петрова, Бразуль-Брушковский указывает в заявлении ряд обстоятельств, свидетельствующих, по его мнению, о том, что убийство Ющинского совершено было его отчимом - Приходько, дядей покойного - Нежинским, двумя братьями - Мифле, Назаренковым и еще какими-то неизвестными лицами. В заявлении излагались и некоторые подробности убийства. Указывалось, что убийство совершено было вблизи пещеры, в которой затем был найден труп Ющинского, и что к месту убийства Ющинский был приведен Назаренковым, а первый удар был ему нанесен Нежинским. О добытых данных Бразуль-Брушковский счел необходимым, по его словам, довести до сведения властей, "все еще не теряя веры в то", как он заявил, "что следствие возвратится на верный путь". (Л. д. 370 - т. II; 6 произвол, суда, 2 т. VII.)
     Впоследствии Бразуль-Брушковский признал, что, подавая это заявление, он не доверял сообщаемым им же сведениям, а опубликовал их "с тактической целью" внести тем раздор в преступную среду и таким образом создать благоприятную почву для разъяснения дела. Вместе с тем Бразуль-Брушковский, вопреки высказанному им мнению, заявил, что лично он уверен в том, что убивавшие Ющинского не думали "о ритуальном убийстве и подделке под него". (Л. д. 238, 277 - т. IV.)
     Заявление Бразуля-Брушковского не имело последствий для дальнейшего хода дела о Бейлисе. Дело не было обращено к производству дополнительного следствия и было первоначально назначено к слушанию на 17 мая 1912 года, но с 6-го того же мая к заведующему производством розысков об убийстве Ющинского помощнику начальника Киевского губернского жандармского управления подполковнику Иванову поступило от Бразуля-Брушковского новое заявление, в котором Бразуль-Брушковский, повторяя, что Ющинский убит лицами, принадлежащими к шайке профессиональных воров, по подозрению в том, что он выдает полиции членов шайки, назвал в качестве убийц уже других лиц: Сингаевского, Рудзинского и Латышева. В заявлении говорится, что убийство совершено было с ведома Веры Чеберяковой в квартире последней, а способ причинения повреждений объясняется тем, что Ющинского пытали с целью добиться от него сознания в сообщении полиции о совершенных членами шайки преступлениях. Далее Бразуль-Брушковский говорит, что уколы Ющинскому наносились "швайкой" и "это орудие убийства было применено в целях наименьшего пролития крови, что было желательно во избежание оставления следов преступления. Тем не менее кровяные помарки остались на полу, на стене и ковре Чеберяковой". В подтверждение изложенных обстоятельств Бразуль-Брушковский сослался на "имеющееся в деле" показание Малицкой, а также заявил, что может указать "двух свидетельниц, которые зашли в квартиру Чеберяковой непосредственно после совершения убийства", и двух свидетелей, "которым Сингаевский доверился и сделал полупризнание о своем участии в убийстве". На произведенном затем дознании Бразуль-Брушковский указал этих свидетелей, сказав, что после убийства в квартиру Чеберяковой заходили сестры Дьяконовы, а сознался Сингаевский Караеву в присутствии Михалина". (Произвол, окр. суда; Л. д. 163 - т. VII.)
     Ввиду приведенных в заявлении данных дело Ющинского было возвращено к доследованию, при котором выяснились следующие обстоятельства. Сведения по делу собирались Бразулем-Брушковским при содействии Выгранова, Красовского, Махалина и Караева. Красовский одновременно заведовал киевским сыскным отделением, а затем был становым приставом. После устранения начальника Киевского сыскного отделения Мищука от производства по делу Ющинского эта задача была возложена на подполковника Иванова, а в помощь ему был командирован Красовский, бывший в то время приставом, который и занимался розысками с мая до сентября 1911 года. Затем он был освобожден от этого поручения и возвратился к месту своей службы, а в январе 1912 года был устранен от должности пристава. Во время производства им в качестве полицейского чиновника розысков одним из помощников его состоял Выгранов, бывший агент сыскного отделения, но потом он устранен от дела самим Красовским. По показанию Бразуля-Брушковского, Выгранов "стал работать" у него с августа или сентября 1911 года. Вместе с ним добывал сведения, которые вошли в его первое заявление по делу и которым он, по его же признанию, не доверял. Красовский предложил ему "работать сообща" в начале апреля 1912 года, а еще в феврале того же года с предложением услуг по розыску обратился к нему слушатель сельскохозяйственных курсов Махалин, который для успеха розысков пригласил своего знакомого Караева, отбывавшего по делу о государственном преступлении в течение трех с половиной лет наказание в киевской тюрьме и вследствие этого знакомого с преступным миром. По объяснению Красовского, он принял участие в розысках потому, что "задался целью реабилитировать себя как в глазах общества, так и в глазах тех лиц, которыми вследствие инсинуации Мищука и нападок отдельных лиц правых организаций был устранен от должности", а Караев шел на работу потому, что "ему нужно было себя реабилитировать этим делом в глазах своих партийных единомышленников, которые подозревали в нем провокатора". (Л. д. 187, 188, 202-204 - произвол, суда; 154 т. I; 238, 277, 60, 135, 122, 193 - т. IV; 61, 195, 210 - т. V.)
     Бразуль-Брушковский и его сотрудники, исходя, по их словам, из положения, что Чеберякова причастна к убийству Ющинского, решили попытаться добыть сведения от лиц, близко к ней стоявших. С этой целью Красовский и Выгранов завели знакомство с сестрами Дьяконовыми, посещавшими Чеберякову, а Караев поставил своей задачей войти в доверие к брату Чеберяковой Сингаевскому. По показанию Красовского, беседуя с Дьяконовым, он узнал от Екатерины Дьяконовой, что 11 марта при ней в квартиру Чеберяковой заходил Ющинский и вел разговор с Женей Чеберяковым о порохе. На другой день она, Дьяконова, опять зашла к Череберяковой около 12 час. дня и, войдя в переднюю, увидела, как из одной комнаты в другую перебежали Латышев, Сингаевский и Рудзинский. Тогда же она заметила, что ковер, обычно лежавший в той комнате разостланным на полу, оказался свернутым в виде объемистой трубки и находился под диваном.
     Однажды Екатерина Дьяконова сказала ему, Краевскому, что, когда начали колоть Ющинского и он пытался кричать, Чеберякова распорядилась сорвать с подушки наволочку и заткнуть ею рот Ющинского, а в другой раз сообщила, что "Ющинского кололи швайкой для того, чтобы как-нибудь нечаянно не разбрызгать кровь, и в то время, когда один колол, другой подставлял тряпку и вымакивал кровь". На вопрос об источнике таких сведений Дьяконова ответила ему, Красовскому, что об этом "по-дружески ей рассказала сама Верка" (Чеберякова). (Л. д. 60, 75 - т. IV.)
     Караев показал, что, сведя знакомство с Сингаевским, он при свидании с ним стал заводить речь об убийстве Ющинского.
     Во время одной из бесед Сннгаевский сказал, что дело Ющинского "шьют" (приписывают) ему, Латышеву и "Верке" (Чеберяковой), в квартире которой будто бы был убит Ющинский. Желая вызвать Сингаевского на откровенность, он, Караев, однажды сказал ему, что получил верные сведения о том, что по делу Ющинского предстоит вскоре арест его, Сингаевского, и Чеберяковой. Это известие взволновало Сингаевского, и он высказал намерение немедля убить Дьяконовых, говоря, что они "подсеивают" (выдают). Караев предложил Сингаевскому обсудить сообща с Махалиным, успевшим также познакомиться с Сингаевским, создавшееся положение для принятия мер к отвращению грозившей опасности. В присутствии Махалина он, Караев, сказал, указывая на Сингаевского:
     "Вот настоящий убийца Ющинского, и вместе с ним участововали Вера Чеберякова, Рудзинский и Латышев", - и затем спросил Сингаевского, так ли это было? Сингаевский ответил: "Да, это наше дело" - и на предложение Махалина рассказать сущность дела сказал, что 12 марта утром "они сделали дело", после чего уехали в Москву, а на вопрос, почему они так "нечисто работали", что обнаружились следы, ответил: "Все это министерская голова Рудзинского расписала так". (Л. д. 122 - т. IV.)
     Махалин, подтверждая показание Караева, добавил, что Сингаевский, сознаваясь тогда в убийстве Ющинского, рассказал, что убийство совершено было ими, Рудзинским и Латышевым, в квартире Чеберяковой и что вскоре после того, как они убили Ющинского, в квартиру Чеберяковой вошли Дьяконовы, но они успели перебежать в другую комнату, а труп прикрыли пальто, и Дьяконовы ни их, ни трупа не видели. (Л. д. 135 - т. IV.)
     Допрошенная на следствии Екатерина Дьяконова показала, что она часто посещала Чеберякову. 11 марта она пришла к ней около 12 час. дня, а между 12 и часом туда же пришел Ющинский к Жене Чеберякову за порохом. Мальчики собирались идти гулять, но, когда она уходила около трех часов дня, Ющинский еще оставался в квартире Чеберяковой. На другой день она опять пришла к Чеберяковой после 12 часов дня. Сопровождала ли ее сестра Ксения, она не помнит. Войдя в переднюю, она увидела в одной из комнат четыре лица - Сингаренского, Рудзинского, Латышева, а также и Лисунова, которые, заметив ее, быстро ушли в другую комнату. Находившийся в этой комнате ковер был завернут наполовину, но вид завернутой части ковра не вызывал у нее предположения, что под ковром был прикрыт какой-либо предмет. Впоследствии ей снилось, что мертвый Ющинский лежал на том ковре.
     
назад                                                                           продолжение

ML>